Под Новый год раздался звонок. Софья Троценко предложила мне поработать на "Винзаводе". Быть у нее куратором программы СТАРТ - серии выставок молодых, входящих в профессиональную жизнь художников. Художников предлагалось отбирать самому. Задача интересная, я согласился. Получил от нее внушительную стопку заявок. Примерно такую же и с таким же качеством проектов, что ежегодно накапливается в офисе Премии Кандинского. Начинаешь листать, накатывает отчаяние от количества бездарного. Потом чувства притупляются, сохраняя лишь привкус досады и тоски. И вдруг что-то проблескивает сквозь толщу банального. Искорки оригинальных мыслей. Я отобрал вслепую, по одним лишь картинкам, несколько кандидатов. Вступил с ними в переписку и тут выяснился примечательный факт: все мои фавориты находятся на обучении за границей в художественных академиях Парижа, Нью-Йорка и Амстердама. Ну что ж из того, решил я, бюджет СТАРТа позволяет оплатить авиабилет. Художники сразу согласились готовить произведения к выставкам. Уже приближался вернисаж первой выставки с инсталляцией Елизаветы Коноваловой, московской художницы, слушательницы французской и американской художественных академий. Как вдруг - стоп! "Мы в Ваших услугах больше не нуждаемся". Мне показали на дверь и разорвали контракт.

Дело в том, что программа СТАРТ ориентирована на российских провинциальных художников. А не на студентов западных вузов. Помните, как в мини-инсталляциях Ростана Тавасиева белые зайчики кидают канат в щели и провалы, в бурлящую преисподнюю, чтобы помочь очередному товарищу вылезти на свет божий. Вероятно, руководитель "Винзавода" видела меня в роли такого зайца, вытягивающего на поверхность мирового искусства бриллианты самостийного "регионального" творчества глубинной России. А что касается художников, уехавших за границу, бросивших ради Запада отчий дом, то это - блудные дети, дети блуда. Бог им судья, и мы, русские, им помогать не должны. Эта точка зрения весьма распространена в среде наших культурных институций и казус со СТАРТом дает повод ее обсудить.

При случае, наверное, куратор мог бы и роды принять у матери будущего художника, мог бы далее сделаться дошкольным воспитателем юного дарования, его учителем в школе рисования, помогая созревать маленькой личности, подающей надежды дорасти когда-нибудь до уровня актуального искусства. Но всё-таки совсем не в этом заключаются назначение профессии "куратор". Его роль предполагает работу на выставочной площадке. Задача куратора - "уместный" отбор и публикация произведения, его адаптация к контекстам показа и восприятия. Но для начала работы и в качестве её непреложного условия куратор должен иметь в руках исходный материал, готовый продукт - художника и его произведение в самом широком смысле этого понятия - то есть, предмет, проект или идею. Если их нет, то куратор не только не полезен - он безусловно вреден недохудожнику. Ибо выставка и окружающие её критически-апологетические всполохи, освещение в прессе и т.д. для несозревшего плода служат фальшивым сертификатом качества. Издание незрелого литературного текста, подача в ресторане недопеченного блюда, выставка сырых эрзац-произведений - всё это рождает несварение желудка и чувство отвращения у публики, а у творцов - комплекс ложной полноценности. Подобные некондиционные продукты следует отфильтровывать и дегустировать в закрытых лабораторных условиях, на учебных занятиях в школьном классе.

Проблема, однако, в том, что в России нет таких классов. Микроскопические курсы Иосифа Бакштейна и Кати Деготь исправно поставляют каждый год порцию неофитов актуального творчества. Но оказаться счастливым членом этой кучки сложнее, чем стать масоном. Все прочие художественные школы, которых в России насчитываются сотни, портят и закапывают в землю таланты. На входе в школу- самородки; на выходе - отморозки. "Однозначно геноцид художников", - сказал бы Жириновский. Он проводится в нашей стране с начала 1930-х годов.

Тем не менее, в агрессивно кислотной среде, посреди зловредных вонючих испарений рождаются уникумы. Причем в провинции талантов появляется даже несравненно больше, чем в столицах. Это, кстати, общее правило для всех стран, не только для России. Но именно в столицах бурлит художественная жизнь, создавая критическую для творческой мысли концентрацию информации. Магнетическое действие столицы тем сильнее, чем талантливее человек. В итоге, обычно он жертвует всем - домашним уютом, любовью , друзьями. Чтобы только уехать. Бежать. Куда? В Москву! Но "бледный огонь" московской арт-жизни скоро перестает его насыщать. И молодого человека утягивает дальше - на Запад. Там он становится художником. Уехавший бандуристом в Париж и тайно прокравшийся в мастерскую к Пикассо Владимир Татлин стал после этого великим реформатором искусства. Василий Кандинский, отправился в Мюнхен лубочным иллюстратором, в Германии превратился в великого учителя. Ларионов, Гончарова, Шагал. Наконец, Илья Кабаков на наших глазах из локального мастера разросся на Западе как баобаб - до размеров величайшего художника современности. Сколько таких историй чудесных превращений самородков в гениев! Наши художники рвались в мировые столицы всегда, когда русская граница была открыта. Когда даже она была на замке. Владимир Слепян совершил побег из Москвы в Париж в 1958 году. Чтобы стать настоящим авангардистом и встретиться с Ионеско. Как-то я задал Олегу Целкову не самый тактичный вопрос: "Зачем же Вы променяли Москву на Париж. Тут у нас Вы были безусловным гением, а там кем стали?"

"Зато в Париже я узнал, чего по-настоящему стою. По гамбургскому счету"

Я далек от того, чтобы петь оду чудотворному Западу, где проблема с местными талантами стоит не менее остро, чем в России. Художников рождает не Запад как таковой. Их рождает процедура скрещивание провинциала с западной институцией и даже просто сам акт соприкосновения самородка с воздухом западных городов, который, как говорит пословица, "делает свободным". Человек дышащий с рождения этим воздухом ничего особенного не испытывает. А провинциал надышавшись (я имею в виду не только русских, но и китайских, сенегальских, черногорских, иранских беглецов) впадает в умопомрачительную эйфорию, переживает мощнейшее расширение сознания. Оно становится стереоскопичным и многомерным. Художественным. А осмотры галерей, музеев, посещения школ и академий дают ему правильный выход. Прививают навыки мыслительного упорядочения и грамотного изложения видений согласно нормам сегодняших языков искусства.

Почвенники и националисты часто уличают российское искусство в западничестве. Правильно делают! Скажу больше. Наше искусство не прозападное, оно просто западное. В точке кипения актуальной художественной культуры Россия ничем не отличается от Запада. Она и есть Запад. Так дело обстоит уже добрых три столетия - с XVIII века и по сегодняшний день. Эта аксиома многое объясняет. В частности, почему европейский зритель сразу и легко воспринимает российское искусство, а наш отечественный зритель его и не понимает, и не принимает. Оно ему как будто чужеродно.

Но не все провинциальные таланты физически достигают заветного берега. Многие переезд на Запад переживают во снах, в воображении и поддерживают свое виртуальное нахождение в эпицентре современной культуры постоянным присутствием в Интернете. Взять, к примеру, Евгения Антуфьева, призера прошлогоднего Приза Кандинский и экспонента программы СТАРТ. Отрешенный тувимский юноша со склонностью к аутизму, любитель какого-то странного штопанья-вышивания и коллекционирования сухих насекомых, он, казалось бы, точно соответствует идеалу "самородка". Никуда не ездит, сидит сиднем в родном Кызыле (это лишь задним числом мы узнали, что он ученик Бакштейна). Однако же недаром московские критики сразу окрестили Антуфьева "русским Анетт Мессажэ". Его творчество уже пропитано не только идеями, но и стилистикой мирового искусства. Не обязательно подсмотренными и скопированными. Талант вывел и настроил его слух на нужную волну. Московский триумф сделал Антуфьева знаменитым. Но вот что интересно: подвигло ли это обстоятельство кызыльский художественный музей на закупку его произведений? Сколько работ своего знаменитого на весь мир земляка Александра Шабурова, члена группы "Синие носы" хранят музеи поселка Березовский и города Екатеринбурга? Где в Москве расположены Фонды и персональные музеи русских гениев искусства ХХ века - Малевича, Кандинского, Кабакова? Зато и в Кызыле, и в Екатеринбурге, и в Москве государственные музеи переполнены тысячами гниющих трупов картин и скульптур, исполненные руками гомункулусов-выпускников отечественных художественных вузов. Маниакальное желание создать изолированную от всех и вопреки всему миру самостоятельную, "суверенную" форму культуры порождает горы художественного мусора и низкопробной эрзац-продукции. Коверкает судьбы тысяч молодых художников. Оборачивается пустынными залами музеев, которых никто не хочет посещать. Подталкивает лучшие силы нашего искусства на ПМЖ за границу. Мы всё это прошли в эпоху "социалистического реализма". Всё испили. Но показалось мало. И вот уже на повестке дня новая супер-идея: реализм православно-церковный.

для журнала "АртХроника". Апрель 2010