Поиск

система управления электронной очередью и технологии обслуживания клиентов. . расскажем о плазменной резки по металлу www.skbeton.ru строительное оборудование: шнеки "СтройКонструкция"
Главная arrow Интервью arrow Авторитарный музей или сторонники регресса.
Авторитарный музей или сторонники регресса.
04.11.2007

 

Диана Мачулина в беседе с Андреем Ерофеевым

Андрей Ерофеев – заведующий отделом новейших течений Государственной Третьяковской галереи. Он в марте 2007 года сделал выставку «Запретное искусство – 2006» в Сахаровском центре, на которой были выставлены произведения не разрешенные к показу художественными советами или директорами российских музеев в 2006 году. Среди них – работы Михаила Рогинского, Александра Косолапова, группы Синие носы, Авдея Тер-Оганьяна и группы ПГ. Выставка была задумана как мониторинг и обсуждение характера и тенденций актов институциональной цензур, которые вернулись в российскую жизнь после 17-летнего перерыва.

Чтобы избежать обвинения в «растлении малолетних», устроители ограничили тинейджерам доступ к картинам, придумав оригинальный экспозиционный ход: все экспонаты были закрыты фальш-стеной, и увидеть их можно было только через маленькие отверстия, расположенные так высоко, что человеку небольшого роста приходилось подставлять табурет.

Тем не менее, выставка вызвала бурю негодования. Экстремистские организации право-радикального, националистического и ортодоксально-православного толка устроили пикет у входа на выставку, обрушились на ее устроителей - Андрея Ерофеева и директор Сахаровского центра Юрия Самодурова – с разнузданно-демагогической бранью и потребовали от Генеральной прокуратуры возбуждения уголовного дела. Поскольку в рядах экстремистов оказались маститые политические деятели, как, например, заместитель председателя ГосДумы Сергей Бабурин, то прокуратуре ничего не оставалось, как начать следственные мероприятия. Обоих организаторов выставки обвинили в создании «преступного сообщества» для умышленного разжигания межконфессиональной и межнациональной вражды. В настоящий момент следствие временно остановлено по непонятным причинам, вероятно, из-за предвыборной кампании, в которую втянуты все участники стороны обвинения. Между тем, преступные кураторы не теряют времени даром. В конце октября они провели в Москве международную научную конференцию «Современное искусство и табу». Заручились поддержкой международного художественного сообщества и ряда гуманитарных и правозащитных организаций.

В интервью Ерофеев рассуждает о формах цензуры в новой России, сравнивая ее с советской, и подчеркивает появление опасного постсоветского феномена «самоцензуры».

 

Диана Мачулина: Как появилась идея выставки «Запретное искусство»?

Андрей Ерофеев: Она соответствует духу сегодняшнего российского общества, в котором авторитаризм соседствует с критикой и комментариями. Если советский авторитаризм не допускал никаких форм публичной критики внутри страны, то сегодняшение внедемократические методы управления страной и, в частности, культурой зачастую становятся предметом дискуссий на публичных форумах, например, в прессе, чего в советское время не позволялось. Может быть ситуация, при которой начальник ведет себя как ему вздумается в атмосфере предельного возмущения подчиненных, и решительно, демонстративно игнорирует это недовольство, эта ситауция является повторяемой и нормативной. Эта конфигурация общественных отношений характерна именно для путинского режима. Начальник принципиально недиалогичен, у него иммунитет по отношению к критике, а подчиненные без конца обсуждают и интепретируют мотивы его действий друг с другом. Наша выставка тоже была замыслена как форма обсуждения в музейной среде хранителей, научных сотрудников, кураторов, поведения музейного начальства, которое вдруг вновь перешло к практике запрета отдельных произведений искусства на основе внешних по отношению к искусству, внепрофессиональных критериев.

Д.М.: Кто именно решает сейчас, что подлежит цензуре?

А.Е.: Сегодня в России нет института государственной цензуры, какого-нибудь комитета по типу советского Главлита, в котором анонимные чиновники безо всяких аргументов запрещали бы образы, слова, кадры, ножницами вырезая их из художественного произведения. Отсутствуют худсоветы, надзорные комиссии всех уровней от местных комитетов по культуре до отдела по культуре при ЦК КПСС. Но нечто очень важное пережило бурю демократической революции. Это – практика приватного устрашения или «интимидации» куратора, коль скоро мы говорим о выставочной деятельности. В советское время она осуществлялась органами госбезопасности. Помню, в 1987 году, когда мы с Бажановым и Пацюковым в зале на Беляево, 100 развешивали выставку «Ретроспекция», к нам наведались три агента из отдела по работе с интиллигенцией и тихо предупредили: «Если повесите картины лишенных советского гражданства предателей Родины – Рабина, Целкова и Неизвестного – то на выставке случится пожар. Или потоп. Так что – решайте сами…». Сегодня КГБ больше не бродит по выставкам, но являются люди в черных рясах с обрезками арматуры, с ломиками и громят выставку. Или избивают куратора, да так, что потом он, как Марат Гельман, месяц валяется в больничке. А иногда хватает и письма. Православные какого-нибудь близлежищего к музею храма возмущены и требуют снять неугодное им произведение, «а то будет хуже». И человек снимает, ибо боится за себя, за своих детей, за сохранность имущества во вверенном ему музее. Можно ли его осуждать? С человеческой точки зрения, конечно, нельзя. Но с профессиональной, наверное, следует. Ибо каковы последствия подобной уступчивости? За весь 2006 год я насчитал 24 снятых с экспозиций произведений. В нынешнем году цензуру не прошло в десять раз больше произведений. С одной лишь выставки «Соц-арт», которая подвергалась цензуре три раза, было снято более сотни произведений.

Запугивания и внешние давления со стороны радикальных группировок, конечно, кем-то режиссируются, кем-то подогреваются и проплачиваются. В этом смысле, мы можем говорить о косвенной цензуре «чужими руками», практике очень близкой по почерку действиям спецслужб. Но запугивание все-таки пока не очень распространено. Чаще музейные кураторы боятся не столько вандала, сколько начальника. Дело не только в особенности характера того или иного музейщика. Очень многое зависит, во-первых, от компетенции куратора, а, во-вторых, от тех сил, которые обеспечивают ему социальную защиту. Уступают и соответственно подвергают собственные выставки самоцензуре те кураторы, которые профессионально чужды материалу актуального искусства, которые не способны найти для себя и для других убедительных аргументов для защиты этих произведений. Экспертную оценку они подменяют суждением «здравого смысла», замешанном на банальном взгляде на мир и на искусство и потому всегда не приемлющем остроту и необычность картины мира в актуальном искусстве. Поэтому вместо того, чтобы защищать актуальные произведения от начальства, которое по определению даже в демократических странах раздосадовано современным искусством, эти кураторы с легкостью отказываются от них, предают актуальных художников. Итак, положение типичного музейного руководителя очень не завидно – оказавшись перед лицом неприятного, а, скорее, отвратительного для него искусства, он с одной стороны чувствует глухую угрозу толпы, а с другой слышит скрежет зубов взбешенного начальства. У него нет под рукой никаких экспертов, на которых он мог бы положиться (ибо он сам же их разогнал или не принял на работу); с художниками он не дружит, с прессой тоже. Он одинок, он оставлен всеми, а потому больше всего любит пустые чисты стены, где ничто не висит, ничто не вызывает отрицательной реакции. Так, в частности, выглядит сегодняшний центральный музей страны - Государственная Третьяковская галерея (я говорю о здании на Крымском валу, где демонстрируется современное искусство) и такую позицию занимают руководители этого музея. К сожалению, отстраненная и неприязненная позиция Третьяковского начальства по отношению к актуальному искусству не является исключением, ее в той или иной мере демонстрируют все главные музеи России кроме, разве что, Государственного Эрмитажа. В этом не было бы большой беды, если бы в России существовала сеть специализированных музеев современного искусства. Но ее, как известно, нет даже в проекте.

Помимо начальников музеев позицию непрятия актуального искусства занимают, как правило, и лица, отвечающие за распределение государственных и муниципальных заказов, руководящие украшением улиц, площадей, общественных зданий и т.п. Наши города – скопища уродливых скульптур и безобразных зданий, поскольку наиболее смелые, актуальные, острые проекты никогда не проходят сквозь сито отборочных комиссий, состоящих из невежественных чиновников.

К чему ведет подобная практика отсечения актуального творчества? К тому, что наше общество лишается адекватного времени языка описания современного мира. Ибо только художник (в широком смысле этого слова) способен создать для каждого нового поколения особенную картину мира, сотворить новый, присущий этому поколению язык самоописания. Чиновник же, напротив, может предложить или навязать лишь прошлые, апробированные, но и выхолощенные, потерявшие во многом связь с реальностью языки описания действительности. Общество, потерявшее или не нашедшее свой язык, немо, и беспомощно, оно не способно себя понять и собой управлять. Оно существует в выдуманном мире, который все более удаляется от реальности. Оно в буквальном смысле слова сходит с ума и в результате увлекается каким-либо из безумных опрощенных учений типа фашизма или национализма. В 1930-е годы коммунисты насильственно лишили российское общество современного языка, навязав ему «соцреализм». Сегодня все делается как будто бы без плана, как бы само собой, по инерции воспринятых с детства мыслительных стереотипов.

Обcуждение

 
Добавить новыйПоиск

Добавить комментарий
Имя:
Веб-сайт:
Заголовок:

Copyright (C) 2007 Alain Georgette / Copyright (C) 2006 Frantisek Hliva. All rights reserved.

 
< Предыдущая   Следующая >