Храмы и монастыри – безусловно,  надо. Государство и общество расписались в неумении и неспособности их сохранять. Слава богу, что многие из этих сооружений были построены на совесть и смогли выстоять. Но что касается икон, тут я придерживаюсь противоположного мнения. Даже, если на то будет высочайшее указание. Даже, если по принципу продразверстки, будут проводиться насильственные изъятия. Музейщикам следует занять круговую оборону, вспомнить о профессиональной чести и проявить  гражданское мужество, сопротивляться что есть силы легальными и партизанскими способами, сокрытием материалов и списков, хитростью, бюрократическим крючкотворством, наконец, саботажем.

При этом, конечно, нельзя не признать, что иконы лучше смотрятся в храме, чем в музее. Всякий путешественник, побывавший в горных монастырях Тироля, посетивший церкви и «скуоло» Венеции, и хотя бы раз видевший безмерные пространства готических соборов Франции, уверенно скажет: «церковную утварь, иконы, дарохранительницы, алтари, витражи недопустимо и глупо выковыривать, словно изюм, из грандиозного живописно-пластического спектакля этих интерьеров. Именно там, на их законном месте в храмах и дворцах раскрываются исключительные художественные достоинства этих произведений. А вовсе не в унылых музейных залах, где они скучно-равномерно размазаны по пыльным стенам».

Что может быть лучше, когда музеем выступает практически вся страна, и в ней любой пригорок – это дело рук ландшафтного архитектора, а большинство зданий – это памятники архитектуры, интерьеры которых  под завязку напичканы искусством. Такова Италия. Но, увы, к таким странам Россию не отнесешь. У нас нет подобной массы памятников.  Были когда-то, но - не сохранились. Говорят, из-за того, что климат у нас плохой или что сделаны они были из непрочных материалов или еще что фашисты во всем виноваты. Ерунда!

Вспомните историю случайной находки «Спаса» Андрея Рублева в Звенигороде. Прихожане вытирали о него ноги, как о входной  коврик. «Спас» чудом все-таки сохранился, хотя и частично. Но подавляющее большинство шедевров древнерусской живописи и пластики не пережили свое время именно потому, что использовались не по назначению. Либо  их воспринимали как нечто утилитарное и забивали скульптурами гвозди,  а в сосудах солили огурцы.  Либо, напротив,  их воспринимали религиозными чудотворными святынями, и трогали, касались, целовали, обмазывали маслами до тех пор, пока не затирали их живопись до дыр. Находились и такие соотечественники, кто различал в памятниках лишь воплощение ложных культов и инкарнацию социального зла, а потому с яростью жег и крушил хрупкие создания человеческого гения.

Наша разница с итальянцами и французами наглядно проявляется в том, что мы не понимаем нашу жизнь и созданные нашими же мастерами предметы и пространства преимущественно эстетически, с позиции красоты и гармонии. Даже тогда, когда перед нами, действительно,  мировые шедевры. Поэтому мы не пожалели нашего главного древнего города и сами спалили Москву в 1812 году; поэтому взорвали своими руками центр древнего Киева - Крещатик, колокольню Иосифо-Волоколамского монастыря и гигантский шатровый храм Нового Иерусалима в 1941. Список эстетических утрат России понесенных во имя идеологических, конфессиональных или этических принципов можно множить бесконечно. На протяжении всего ХХ века россияне своими руками жгли и рушили тысячи храмов с иконами и иконостасами,  десятки тысяч усадеб с картинами, мебелью и библиотеками, миллионы частных городских и деревенских домов с потрясающей кружевной резьбой и домашними коллекциями изящных предметов. Или, скажете, этого не было?

Единственное место, где российский спонтанный или программный вандализм уступает место эстетическому любованию – это музей. Здесь мы все как один  готовы надеть тапочки, понизить голос и поклониться  - словно последним ветеранам – оставшимся в живых красивым предметам. Здесь их лечат реставраторы и пеленают хранители, уберегая от влаги и яркого света. Бабушки-смотрительницы не дают к ним даже приблизиться, а экскурсоводы окружают розовой пеной подобострастных комментариев. Только в музейной обстановке предметы искусства отслаиваются от исходной социальной или сакральной функции. В миру, на улице скульптурные монументы Петра, Александра или Ленина, предстают воплощениями самих этих  царей - вождей. С ними потому и борются как с самими этими вождями. И лишь в контексте музее эти статуи мы воспринимаем произведениями, самоценным  предметами искусства и называем их по именам их создателей - Растрелли, Трубецкого или Андреева. Аналогичная трансформация происходит и с иконой – в музее она обретает статус произведения искусства. На нее позволено взглянуть с точки зрения стиля, школы, манеры письма, дарования и мировосприятия художника и т.д. Ее вообще можно хорошо рассмотреть, ибо в музее икона раздета, раскрыта для разглядывания, а не упакована в глубокие слои закопченной олифы, в металлические доспехи-оклады и сундуки-киоты.

Многие века наши предки молились божественным ликам даже не подозревая, что это - «древнерусское искусство». И только с началом собирательства икон как музейных предметов в конце Х1Х века, с момента их «музеефикации» русские люди вдруг прозрели и увидели потрясающую красоту некоторых из них. Что же произойдет, если наши музеи вернут часть своих иконных собраний в приходские церкви?

А вот что:  иконы снова превратятся в «доски», ценность которых связана не с эстетическими свойствами изображения, а с прикладными функциями ритуального предмета и способностью к чудотворности. Если изображение плохо различимо, потемнело, с утратами, если оно вдруг перестало спасать, лечить, охранять и творить чудеса, то икону зачастую списывают со счетов, а не занимаются «незаинтересованным» любованием.  Старые иконы в России, кстати, было принято хоронить в земле. Как умерших. Или же записывать новым слоем краски, то есть уничтожать как живописное произведение искусства определенной эпохи.

Иными словами, отдать иконы в церковный мир – значит рано или поздно их утратить. Как художественную ценность, как мировое культурное достояние. Следуя логике раздачи предметов культа по их первоначальным «портам приписки», мы рискуем вообще лишиться общенационального отечественного искусства. Ибо наша художественная культура по большей части вся связан с какими-то культами.  Буддистам вернем буддийское, масонам – масонское, коммунистам - коммунистическое, диссидентам – нон-конформистское  и т.д. Секуляризированное искусство во всех этих и подобных вариантах вновь вернется в исходную зону культа, станет инструментом и аксессуаром какого-то ритуала.

Все сказанное отнюдь не означает, что следует оставить без изменения музейный статус-кво. Наши музеи, действительно, довольно успешно охраняют национальное искусство от разрушительных инстинктов и идейных порывов населения. В то же время, трудно найти у нас в стране нечто более отсталое и застойное, чем наши музеи. Здесь требуются срочные и кардинальные преобразования. И если уж на всех перекрестках, к месту и не очень, заявлять о российской самобытной «православной цивилизации», то вдвойне стыдно при этом не строить и даже не проектировать музея древнерусского искусства общемирового масштаба.  В сияющих залах такого музея богатство и разнообразие школ, жанров, стилей иконописи убеждало бы внешних и внутренних скептиков куда больше, чем трескучая  церковно-государственной риторика. И, конечно, идеальное место для такого музея – Московский кремль. Поэтому хочется крикнуть, обратившись на кремлевские дворцы, которые до сих пор и почему-то еще являются резиденцией политического руководства страны : «Господин Президент, господа министры, сенаторы и депутаты! Не раздавайте коллекции музеев. Создавайте их. Начните с себя, не поскупитесь – отдайте под экспозицию древнерусского искусства всю кремлевскую крепость. А что? Икон у нас хватит».

Март 2010