Куратора-искусствоведа Андрея Ерофеева и бывшего директора Музея имени Сахарова Юрия Самодурова судят за выставку «Запретное искусство-2006», которая состоялась в сахаровском музее в марте 2007 года. На ней были собраны работы, которые по цензурным соображениям были сняты с выставок в московских галереях и музеях. Ерофеев и Самодуров хотели обратить внимание на то, что искусство теперь запрещают не чиновники, а сами музейщики, галеристы и кураторы. Теперь Ерофеева и Самодурова обвиняют в разжигании религиозной розни и возбуждении ненависти, обоим грозит до пяти лет тюрьмы. О том, как идет этот процесс и почему в России искусство снова приравнивается к уголовному преступлению, корреспонденту Newsweek Елене Мухаметшиной рассказал Андрей Ерофеев.

Как вы относитесь к тому, что судят за искусство?

Лучше уж суд, чем когда избивают в подъезде или громят выставки. Правда, этот суд может стать символом новой войны российского общества и власти с культурой. Меня и художников, которых я представил, объявили русофобами и предателями. У нас всегда вплоть до перестройки травили современное искусство: издевались над художниками, мешали работать, судили и сажали. Сегодня, когда многие из этих художников признаны национальным достоянием, никто даже не подумал извиниться перед ними. Чего же удивляться тому, что обыватель сочувствует нападкам на культуру - из поколения в поколение его настраивали против нового и необычного искусства.

В общественном понимании художник-новатор априори считался шарлатаном, хулиганом и растлителем. В таком климате сложилась «подпольная» нонконформистская культура 60–70-х со своей этикой взаимной поддержки. Если человек попадал в сложную ситуацию, если его судили за «тунеядство», то люди искусства объединялись. Так было, например, в момент разгрома «бульдозерной выставки», когда художники создали первый независимый от власти профсоюз.

Сегодня все устроено так же?

Увы, нет: во время перестройки эти связи ослабли. По разным причинам. Пришел рынок, он разделил людей - одних художников выбрали западные галереи, других нет. Большинство не выбрали. Конфликт с властью утратил остроту. Кончилось деление на «они» и «мы». Художников, которые сидели в тюрьмах, как Вячеслав Сысоев, выпустили, допросы в КГБ прекратились, перестали закрывать выставки. И наработанная годами солидарность «подполья» дала трещину. К началу XXI века от нее и вовсе ничего не осталось. На наш с Самодуровым суд не пришел пока ни один из участников той самой выставки, ни один автор, чьи работы подробно разбираются в обвинительном заключении. Они, правда, подписали коллективное письмо протеста в интернете. Но не выразили желания стать свидетелями защиты.

Даже ваш процесс не смог сплотить художников?

Выветрился постмодернистский задор эпохи, и опять возникло агрессивно настроенное общество. Вместо иронии пришла агрессия. И сейчас какая-то часть художников снова начинает самоорганизовываться. Внешнее проявление этой потребности - появляются большие творческие группы. Если вы заметили, в 90-х годах, когда для интеграции искусства в общество ситуация была благоприятной, музеи стали собирать искусство. Сквоты и группы тогда распались, художники стали выступать сами по себе, практически в одиночку. Такие знаменитые группы, как «Инспекция “Медицинская герменевтика”», сетью охватывавшая десятки художников, просто растворились. А сейчас снова: «Бомбилы», «Война», «Синие носы», «Протез» и многие другие в Москве, Петербурге, Новосибирске, Нижнем Новгороде.

И люди начали вновь объединяться?

Да, и это связано не только с самообороной. У нас в России совершенно неправильное представление о том, что искусство - это саморазвивающаяся духовная сфера, которая не требует поддержки и заботы. Растет себе, как баобаб. Нет, это тонкая и хрупкая материя. А государство ее по существу игнорирует. И если мы попросим первых, вторых, третьих лиц страны назвать хотя бы одного общепризнанного в мире российского современного художника, то я уверен - они скромно промолчат. Хоккеистов знают поименно, а художников нет. Я знаю, что администрация президента сейчас поддержала Николая Полисского, он первый художник, который получил грант от государства и сделал очень интересную работу.

Но в принципе трудно себе представить, чтобы наш президент приехал на какую-то встречу в какую-то страну и привез бы с собой художника и его персональную выставку, как это делали Ширак, Клинтон или Коль. Наши учебные заведения продолжают учить молодых художников так, будто мы живем в Северной Корее, будто кроме соцреализма и академизма ничего другого в мире искусства не существует. Вот поэтому мы чуть ли не единственная страна цивилизованного мира, в публичном пространстве которой отсутствует современное искусство. Ни скульптур, ни мозаик, ни своего дизайна интерьеров, мебели, автомобилей. Мы живем так, будто у нас нет художников. Во взятой напрокат чужой эстетике или в китче.

А как же частные галереи?

Есть, конечно, героические усилия. Центр «Гараж» устраивает замечательные выставки, Марат Гельман организует музей нового искусства в Перми, Фонд «Екатерина» собирает и показывает свою коллекцию, журнал «Артхроника» и портал OpenSpace знакомят с ситуацией в мировом искусстве. Но всего этого недостаточно, чтобы вывести нашу культуру из аварийного режима существования. И вот результат: вместо сформированных и сбалансированных художественных программ, ориентированных на общество, у нас и художники проявляют агрессию. Зачастую она за гранью фола. Художники не принимают это общество и эту власть. Мы подходим к логичному финалу, вызванному многолетним отсутствием национальной культурной политики.

Но ведь государство неофициально заставляет бизнес входить в попечительские советы музеев и содержать их, по сути.

Государство если и призывает во что-то вкладывать деньги, то не в Кандинского или Кабакова, а в яйца Фаберже. Вы же не будете называть яйца Фаберже духовной продукцией. Это просто инвестиции в дорогие вещи. Когда понятие «культура» путают с понятием «дорогая вещь» - это значит все, приехали.

Когда вы организовывали выставку «Запретное искусство-2006», вы понимали, чем все может закончиться?

Нет.

Но ведь был прецедент с «Осторожно, религия!».

Вы считаете, что это одно и то же? Та выставка была посвящена взаимоотношениям с церковью, а здесь мы говорили о цензуре. Это же совсем разные вещи. А если художники одни и те же, так они и на других выставках, и в коллекциях те же самые. Это самые известные российские художники.

А для чего современные художники используют религиозные символы?

Художники всегда использовали религиозные символы. Вся история живописи пронизана этими символами.

Но это же своего рода провокация?

Да нет же, ничуть. Вообще использование определенного рода знака никак не связано с оценкой этого знака или с желанием говорить о тех явлениях, которые этим знаком обозначаются. Так распятие, крест или оклад - как визуальные языковые единицы - могут означать вещи совсем далекие от конфессиональных вопросов. Обвинять художника в богохульстве все равно, что считать богохульным выражение типа «крест на репутации». Как и любой человек, художник оперирует всей палитрой известных ему знаков. И с их помощью он создает вторичные смыслы, которые и складываются в культурный текст. Запретить использование знаков - все равно что запретить говорить. Важно также иметь в виду, что икона является священным предметом культа только на конфессиональной территории. На территории же музея это эстетический предмет. Вещь меняет свое значение, переходя из контекста в контекст. Это принципиально.

Вы верите в справедливый суд?

Я не хочу огульно кого-то обвинять. С судом я сталкиваюсь впервые. Априори никаких суждений по этому поводу у меня нет. Но вот со следствием уже познакомился. И в его справедливости усомнился. Оно было проведено совершенно халтурно. Экспертизу я бы назвал клеветой - это намеренно недобросовестная интерпретация произведений и целей авторов со стороны профессионального искусствоведа. Следователь после месяца проверки выпустил постановление о закрытии дела. А на постановлении резолюция прокурора: «Дело находится на особом контроле. Продолжайте расследование». Подобных ремарок прокурора, демонстрирующих заказной характер нашего дела, рассыпано множество.

Со стороны министерства?

Я видел резолюции прокурора, но кто давил на него, я, естественно, не могу знать. Всем ясно, однако, что следствие было абсолютно необъективным. Посмотрим, каков будет суд.